Анжелика. Победа [= Триумф Анжелики ] - Анн Голон

В крайнем случае они съедят собаку.

Она мечтала о вкусной и сытной еде, которой ее угощали в Салеме, и она позвала Рут и Номи на помощь. Она проснулась от собственного крика отчаяния, который напугал детей.

Она вспомнила о лошадях. Когда началась атака индейцев, она увидела краем глаза табун, несущийся прочь, словно они угадали близкий конец Вапассу.

Они спустились на юг. Они будут искать новые земли. Свободные, они вновь обретут свой инстинкт, снова объединятся в табуны…

Но Мэн — это такой суровый край, полный обрывов и пропастей, к тому же зима нагрянула так внезапно…

Не думать. Представлять, что они счастливы, что они нашли свою территорию. Их приучили жить на улице, и к концу лета многие из них становились необузданными и дикими.

Малыши хныкали в полный голос, а Шарль-Анри склонился над ней:

— Вы плачете, матушка! И вы кричите: лошади! лошади!..

Она облокотилась на подушку и притянула к себе детей.

— Не плачьте больше. Я видела, как они убегали. Не надо грустить. Они найдут дорогу. Они пройдут тропами, где меньше снега и больше травы.

Нужно было бороться против безумия тишины, и она любила поговорить с детьми, поддержать их внимание по утрам.

Она говорила, что их собака была гораздо умнее, чем они думали, она почувствовала приближение пожара и убежала искать Онорину, которая была у ирокезов. Когда Онорина вернется, она научит их стрелять из лука.

Их мордашки осветились, когда имя Онорины было произнесено.

— Онорина, моя крошечка! Мое сокровище.

Онорина выживет. Она сильнее их всех.

Анжелика начала думать, что «худшее еще впереди».

«Ты предал меня! Ты предал меня, — бросала она упрек немому горизонту, когда поднималась на платформу. — Ты обещал мне… Мы заключили с тобой сделку… Мы отдали тебе лошадей! Мы посвятили тебе крыши наших домов, нашу работу и огонь нашего гения». Худшее — это смерть детей, затем ее собственная. Жоффрей, получив об этом известие, повторит: теперь я не смогу жить…

Он, такой одинокий, такой сильный и одновременно незащищенный. Она не сможет довести дело до этого. Исчезнув, она нанесет удар в спину этому неустрашимому человеку. Она даст повод для триумфа всем врагам, которые поклялись уничтожить эту радостную силу, этот свободный ум.

Он был бы вправе ее вечно упрекать. Он сказал бы:

«…Ты пронзила мое сердце, а я никогда бы не дал увлечь себя в сети любви, чтобы потом пропасть, чтобы угодить тем, кто желают моей гибели — церковникам, нечестивцам, негодяям, педантам, ревнивцам, посредственностям, дебильным тиранам и тиранам вдохновенным… как этот Король-Солнце, который оспаривал тебя у меня, Анжелика, любовь моя, но он

— тиран, и это отталкивает. И вот ты оставила меня, нарушив все обещания, лишив меня сил, словно Далила, которая предала Самсона…»

«Нет! Нет! Не говори так. Я обещаю, что выживу», — кричала она.

Нет! Хуже всего — это смерть детей. Если она выживет и покажется Жоффрею, как в первый раз, без детей!.. Адский круг, ужасная история, начинающаяся снова, разрывающая их сердца на куски!.. Посредственности и злоумышленники запоют хором с радостью: «На этот раз… на этот раз они побеждены…»

«Не думать! Не думать!» — приказывала себе Анжелика, когда ее воображение рисовало перед ее мысленным взором такие картины. Ибо она знала, что это отнимает у нее драгоценные силы.

По утрам она больше не проклинала свою судьбу, как это было раньше. Просыпаясь, она с удивлением замечала, что бормочет сквозь сон: «Боже мой! Боже мой! Боже мой!..»

Никого! Ни единой человеческой души!..

Надо верить в Бога! Только Бог остается. «Бог везде, во всех уголках!..» — как говорит Библия.

…Она стала варить ремни и обрезки кожи, приготовляя нечто вроде желе, которое она смешивала с кусочками пищи. Еще два, три дня, максимум. А потом… Чтобы выиграть день для детей, она ограничивала себя, поддерживая силы огненной водой.

Ее пугало то, что скоро начнутся галлюцинации. Это необходимая черта голода.

Обшаривая уголки жилища, она обнаружила банку с кофе. Лаймон Уайт не отказывал себе в маленьких удовольствиях. Это был хороший день. Как можно тщательнее приготовив кофе, она выпила его словно драгоценный нектар, и дала детям. Шарль-Анри скорчил гримаску:

— Это плохо.

Но все-таки выпил, и все трое показались матери менее вялыми.

Уйти. Добраться до леса. Сможет ли она?.. Найдут ли там ее?.. Снег валил без перерыва. Теперь она не добралась бы даже до стоянки Пенгаши.

Она ходила проверять ловушку, но она всегда оставалась пустой. В конце концов, она убрала приманку.

Однажды она пошла ее проверить и, не найдя, потерялась, сбилась с дороги. Дом она нашла только по смутному запаху дыма.

В другой раз она потеряла сознание в пути, очнулась, и добралась до убежища, сама не зная как.

Когда погода успокаивалась, она выходила на улицу посмотреть на восход. У нее не хватало мужества смотреть, как просыпаются голодные дети. Она часто давала им отвары из успокаивающих трав, и они спали почти весь день, позабыв о еде. Но она вспоминала страшный рассказ старой Ребекки, перенесшей осаду Ля Рошели кардиналом Ришелье. Тогда она была молодой матерью троих детей. В городе было съедено все, что могло быть съедено. Даже между камнями мостовой не росло ни травинки.

«Мой старший ушел первым. Однажды я подошла к детям, думая, что все они спят. Но он уже умер».

И Анжелика со страхом подходила к изголовью, и проверяла, дышат ли малыши.

Потом она шла на холмик. Там она долго стояла, вглядываясь в горизонт и молитвенно сложив руки. «Почему ты так жестока?» — кричала она природе, такой красивой и такой бесчувственной.

Однажды вечером закат стал ярко-желтым, агрессивным. Это было красиво, но беспокоило. Ночью разразился буран, даже дети проснулись, хотя они привыкли к ночным бурям. На этот раз им показалось, что крыша обрушивается на них. Анжелика благословила Небо за то, что дом был построен из крепкого дерева и прочно установлен на фундаменте из камня.

Она прижала детей к себе, стала их целовать и приговаривать:

— Ничего, скоро все успокоится. Бури проходят. Они всегда проходят.

Но черные эскадроны бури не прекращали своего бега.

Дни и ночи сменяли друг друга, и невозможно было разобрать, что за время суток за окном.

Теперь ей надо было распределить энергию, чтобы передвигаться внутри дома. Но нельзя было запираться в одной комнате, нельзя было лежать подолгу в кровати, иначе она рисковала заснуть смертельным сном, и тогда, отдав детям все тепло, она и их заберет с собой в могилу. Они также забудутся навсегда, прижавшись к ее окоченевшему телу. — Вставай! Двигайся!